И этот бедный, наивный и прекрасный в своей вере в истину мальчик стоит, смотрит в обе стороны гнущих свою линию людей, и в его груди рождается желание убежать. Бежать, пока голоса в голове не смолкнут. Бежать туда, где можно спрятаться и скрыться.
И возможно, пока они будут пытаться его найти…

Солнечные пятна на зеленом ковре заставляли улыбаться всех присутствующих, кроме меня. Возможно, это было связано с тем, что одной ногой я уже отсутствовал в гостиной, но сейчас я склоняюсь к мысли, что ноги пытались соответствовать разуму. Я не был в настроении ни улыбаться, ни жмуриться от яркости, ни наслаждаться сочностью цвета. Она же наоборот, светилась под стать ковру, рассыпалась разнообразными эмоциями-искрами в глаза присутствующих. Звонкость ее смеха особенно болезненно ощущал бокал, который она держала между тонкими пальцами, указательным и средним, и я, в чем признаваться себе решительно не хотел. В тот момент, когда вторая моя нога оказалась в коридоре, осознание с кровью ударило в голову.
Раз, два. Два года. Я не выходил из комнаты уже два года. Я мыслями с этой женщиной, где бы она ни была. Ради чего? Два года моей жизни ради признания одним человеком?
За это время я скорее задушил ту свободу, для которой так старательно расчищал в себе место годами. Задушил всеми навязанными правилами, по которым пытался уговорить себя жить, критериями, которым пытался соответствовать. Я кричал: "Заметь меня! Я тут, видишь? Я то, что тебе нужно!" Мне так было важно добиться ее любви, что я совершенно забыл о том, что мне нужно от себя самого.
И вот, я вновь оказался непонятым. Оскорбленным этим непониманием до глубины души. Не сдвинувшимся в нужном направлении ни на шаг. Давно уже пора было идти дальше, и я это прекрасно знал.
Я надел пальто, проверил наличие сигарет и ушел, тихо заперев двери. Уже на улице я вспомнил, что ключи от машины лежали в ее сумочке. "Тем лучше, - подумал я. - Прогулка по отрезвляюще холодной улице - именно то, что необходимо".

Не хочется мне, вот в чем дело. Я привык один. Я люблю один. Я не хочу по-другому… Вот как это выглядит, если честно. Отвратительно выглядит, как и всякая правда цинично выглядит, себялюбиво, гнусненько. Честно.©

Подперев голову рукой, я наблюдал, как она одевается. Брюки скользят вверх, застывают, достигнув талии. Сужаются еле заметно…
Она злилась. О да! Она по-настоящему злилась. Я смотрел на ее изящную спину с сожалением, граничащим с так и не определенным мной щемливым, горьким, но теплым чувством.
Люди хрупкие, это правда. Правда, не применимая к ней сейчас. И от этой ее невосприимчивости мне было невыносимо печально.
Я мог сказать что угодно, меня никто не пытался заставить молчать. Я мог говорить язвительно, зло, равнодушно, горячо или ласково. Фальшиво или от чистого сердца. Это не вызвало бы никакой ответной реакции.
Поэтому я просто сидел и молчал, пока она не застегнула последнюю пуговицу на блузке.
Когда она ушла, ключей на столе не было.

Если вы видели один зрительный зал - вы видели их все. Конечно, некоторые скажут, мол, "La Scala" это вам не затертый промасленными седалищами зал ДК какого-нибудь завода, но это ощущение привносит мишура. Как в любом другом творении человека, есть практичная основа и мельтешащее конфетти. В этом зале… Проще сказать, что в нем мишура и была, и напрочь отсутствовала. Словно каждый изгиб занавеса, каждый виток резных подлокотников несет тяжелое бремя расточительства своей сущности во имя полного погружения зрителя. Наверное, из-за этого зал был почти пуст. Ведь если бы люди приходили сюда так же часто, как приходят в другие увеселительные заведения, стены бы наверняка утратили свою непрозрачность, а стулья курились бы фигурным дымком над потерявшим фактуру паркетом. В зале стояла мягкая тишина, она не давила на уши и даже пропускала шуршание ерзающих зрителей. Бархат кресел умиротворял и настраивал на созерцание. Из-за складок занавеса бесшумно появился мужчина в антрацитовом костюме, он был немолод, полноват и иссиня-гладко выбрит. Это было видно даже с восьмого ряда, впрочем, так же были видны все вензеля лепнины и нити паутины в углах балконов и балюстрад. Мужчина откашлялся и неожиданно приятным голосом, затекающим прямо в мозг, возвести о старом представлении всем знакомых актеров. Затем он поклонился и мягко, совсем не вызвав удивления, растворился в складках красного полотна за его спиной. Мигом позже, лишь тени можно было бы отдаленно сопоставить с таинственным конферансье. В этот момент занавес упал и Семена ослепила вспышка прожектора, который, как оказалось, был направлен точно на него. Секунда непонимающего ослепления так же внезапно закончилась, как и началась. Он лишь отвернулся в сторону от прожектора, уставившись на полку с маринованными морепродуктами. Глаз осьминога смотрел на Семена слегка обиженно, вероятно не мог простить того, что у него отняли оставшиеся месяцы жизни. Семен явственно понимал, что ему нужно купить именно этого маринованного осьминога, с его печально-покорными глазами, ананас для салата ко дню рождения дочери и бутылку тархуна, просто потому, что нужно. Он было повернулся в сторону отдела фруктов, когда увидел Её. Снова. Она стояла вполоборота к стойке с журналами, листая что-то невообразимо женское. Настолько, что мужской взгляд и не думал разбирать буквы. Она повернулась к нему и вечно строго-черствое её лицо озарила мягчайшая улыбка.
"На такой улыбке можно проспать года два",- подумалось Семену. Он подошел к ней с банкой маринованных осьминогов в руке и сказал: "Здравствуй". Она снова улыбнулась и ответила: "Добрый вечер". Семен поднял глаза к потолку - через стеклянную крышу супермаркета вливался тончайший лунный свет, а сама луна куталась в шали облаков.
"Может быть, прогуляемся в этот волшебный вечер?"
Слова возникали звуком в районе рта Семена, но он не мог вспомнить, чтобы проговаривал их. Да и не за чем было думать о такой мелочи, особенно сейчас, когда каждый миллиметр её лица под его взглядом становился четче и прекраснее.
"Замечательная идея, пойдем", - её прохладная узкая ладонь приятно холодила его руку. Вечер обещал быть действительно волшебным.

А там, снаружи, все равно
никто не заметит и
никто не узнает…

У меня частенько возникает ощущение, что я очень херовый пользователь неплохого тела.

Все это ложь и пережитки прошлого, и было так давно, что уже и неправда. Я
Вру.
Какая к черту любовь с первого курса до самого гроба, когда у меня внутри кристальная зияющая дыра? Когда чувствуешь скорее по-инерции, потому что жить без эмоций - крах.
Говорю себе, мол, сядь, успокойся, просто ты любишь врать. Себе. Или кому-то другому, смотря прямо в душу сквозь зеркало глаз. Это моё хобби, если честно. Игра, которую я веду годами, под названием ' как далеко я смогу зайти, прежде чем перестану уважать себя'.
Я вдохновлён. Вдохновение это словно вдох без выдоха, когда лёгкие распирает и за грудиной расцветает жаба.

напротив меня, под сенью красного клена, сидела влюбленная пара.
некрасивые, плохо одетые, они самозабвенно целовались в лучах осеннего солнца, очевидно испытывая ошеломляющий эмоциональный подъем.
вне зависимости от внешности, социального положения, уровня образования и культуры, всякий человек в течении своей жизни обретается как на вершине, так и на дне.
в большинстве случаев, я сама загоняю себя в меланхолическое состояние близкое к депрессии, укутываясь смогом из нереализованных надежд и неоправдавшихся ожиданий. не прилагая никаких усилий, в свою очередь, чтобы получить желаемое.
ведь зачем тратить ресурс, если мое личное счастье будет ощущаться не иначе, чем счастье бездомного, накопившего на бутылку?
могу ли я чувствовать глубже, объять спектр шире?

той ночью, после восьми часов на кокаине, я впервые увидела в зеркале свое истинное безобразие.
уцепившись побелевшими пальцами о край умывальника, я вглядывалась в выцветшие, посеревшие глаза, обведенные размазавшимся черным карандашом, и любовно нашептывала себе правду.

посмотри на себя - ты так красива, но твое существование настолько бессмысленно, что лучше бы тебе умереть.
этот день никогда не повторится, ты никогда не будешь больше так счастлива, как сегодня.
в поисках эйфории ты сядешь на наркотики, с каждым разом ослабляющими свое действие.
ты никогда не будешь хорошей матерью и женой, твои поиски себя никогда не завершаться, ибо ты ничто - ты ничего не умеешь, лишь хватаешь все по верхам.
ты не знаешь, что такое любовь, а плывешь по течению, позволяя вожделеющим тебя тобой же и владеть.
гормональные всплески, увлеченность уникальностью ситуации ты путаешь с любовью, неспособная принять последовательное решение, прикрываясь бессмысленной демагогией. твое желание делать других людей счастливыми продиктовано ничем иным, как собственным омерзительным тщеславием и самовлюбленностью.
ты даже и некрасива то вовсе, не особенно и умна, это все надуманно - иллюзия, в которую ты веришь сама, и заставляешь верить других.

ты - посредственность, и, лишь смирившись, получишь возможность влачить дальнейшее существование.