Вчерааааа я впервые попробовала кое-что. Ну, знаете, чужие параноидальные зачатки во мне не дают называть вещи своими именами, но это было внезапно так. Скажем, чай.
Не вставляло, не вставляло, а потом…
Говорю: "У меня отекли веки! Я чувствую, как поднялось давление..."
Ржет. Затем встает, танцует со стыренным дорожным конусом, шутит о чем-то. Увидел на подоконнике маленький сувенирный кальянчик, его озарила мысль, пошел мыть. Тем временем меня пробило на хавчик. Прихожу такая в ванную, с петлей колбасы. Ржет. Просит протереть детальки, я не обратила внимания. Попросил колбасы, откусил часть, перестал жевать, посмотрел на меня и серьезно так говорит: "Пленку есть нельзя". Теперь ржу я, говорю, мол, это же кишечник, ничего страшного. Спорит, хотя и сам знает.
Кажется он еще несколько раз попросил меня протереть кальянчик, но я видимо очень не хотела…
Сижу на кухне, ощущаю себя пьяной гриппозницей под кофеином, без всех негативных сторон всех этих состояний. Загналась темой про пленку колбасы.
Приходит, кладет части кальяна на стол, берет в руки кошку: "Я же просил протереть!" - вытирает кальян о кошку, не отрывая взгляда от телефона.
Затем следует та часть, где я ем батон со сметаной и сахаром, а он собирает кальянчик, набирает воду, насыпает в чашку от кальянчика "заварку", берет свою крутую зажигалку, больше похожую на сварочный аппарат, греет чашечку. Вдыхает через маленький тоненький шланг, держит. Бровями показывает, мол давай, пока горячее… Вдыхаю.
Оно-то эффективно, да. Но шланг короткий.
Следующие полчаса мы пили холодную воду, кашляли, ржали/дышали в морозильник, а я еще и почитывала, что делать в случае термического ожога трахеи, кроме того, что мне уже удалось придумать. Там же были шуточки про то, как сильно мы изнемогаем, глядя на замороженное мясо…
Выпили анальгин.
Боль прошла через полчаса, пока мы смотрели Безобразную невесту. Мало что помню из сюжета, а из происходящего в основном то, что на вопросы он отвечал, выдержав солидную паузу в секунд 30, и выражение лица при этом было жутко смешным. Ужасно хотелось спать.
Все это за часа 2-3.
Зато спала я хорошо, да.
Но так было бы в любом случае.
Кстати, с дыханием все хорошо)

Утренние апрельские сумерки. Промозглый ветер бетонных подворотен и узких улиц. Намеки на уличное освещение вдалеке, у более широкого проспекта. Небо в своей бездонной серости светится заревом зарождающейся зари. Такие цвета были у обложек бульварного чтива в начале девяностых - блеклые, напоминающие о несбывшихся мечтах и полуобморочных грезах. Из блуждания в лабиринте мыслей меня вывели вскрикивания и копошения в темной арке, мимо которой я как раз проходил. Очередной раз я себе сказал, что я не герой. Очередной, потому что каждую неделю слышу, как во дворах кого-то бьют. Иногда приезжают машины скорой, чаще милиция. Возможно, в этот раз я бы так же прошел мимо, задушив в себе дряхлую совесть. После рабочей смены усталость тела разлилась и по внутренним скатам черепа, но из арки донесся хриплый полустон-полувскрик:
- Помоги, твою мать, не дай сдохнуть…
"Это не твое дело. не твое дело. Ты не Рэмбо". И тут такое. Еще голос рассудка древней лягухи бубнил во мне, но усталость уже плавилась в злобу обезьяны. Попытка поскорее уйти была сразу же провалена. В голове осталась только одна мысль - уничтожить. За все прошлые зажмуренные глаза и зажатые уши, за всю отжатую мелочь, за все разбитые на дороге бутылки, за чертову усталость, в конце концов.
Потом глаза меня подвели. Не запомнил ровным счетом ничего: ни сколько их было, ни как выглядели. Лишь чужая боль, стук кости о кость и пьянящая ярость. После, когда адреналин выветрился, а ноги стали ватными, я разглядел на грязном бетоне бомжа. То, что это бомж, я понял потому, что не раз видел его спящим на лавочке и копающимся в баках. Он медленно лег на спину и протянул:
- Фууух… думал, сегодня помру. Не, еще поживем.
- Мог бы и спасибо сказать, - на волне опьянения от победы я желал славы и восхвалений.
- Ага, герой, блять. Если б я не крикнул, ты бы так и прошел мимо. Да и влез ты не меня спасать - а туда же, благодарности ждет. Молодежь…
Я чуть не подскачил от такой обиды. Этот чертов бомжара еще меня учить будет, урод! Но парой секунд спустя пришло зябкое и отрезвляющее осознание, что он прав. Я совсем не герой.
На вид ему было лет сорок, хотя с такой неопрятной щетиной и еле живым светом неба я и себе дал бы не меньше. Левый глаз его основательно заплыл, а из губ сочилась темная кровь. Мои собственные руки саднило, наверняка сбил костяшки.

Внезапно, посреди всего этого хаоса, в протест ему, мощным потоком поднялся со дна покой. Прохладно и беспрекословно, все выше и выше, пока весь шум внутренних голосов не захлебнулся тишиной.
И все закончилось.

Я проехал на лестнице несколько метров вправо, остановившись возле двенадцатой полки, закрыл глаза и привычным движением провел пальцами по переплетам. Первый - прохладный, кожаный, с четко отпечатанными буквами. "Держу пари, красная", - подумалось мне. Второй - тканевый, мягкий… Возможно, бледно-зеленая, выцветшая. На третьей книге уголки губ дернулись в полуулыбку, в голове возник калейдоскоп образов, а пальцы заскользили медленнее: они ее хорошо помнят. И как тяжело было отдавать обратно - тоже. Я собирался взять пятую по счету, но небольшой изъян на четвертом переплете привлек мой тактильный интерес раньше. Открыв глаза, я обнаружил небольшую серую, ничем не примечательную, кроме этого самого изъяна, книгу, больше похожую на ежедневник какого-нибудь бухгалтера, на обложке которой было отпрессовано число "12", и которую я ни за что не выбрал бы визуально, а значит, никогда бы и не прочел. "Да, как это эстетика еще не погубила этот мир", - подумал я, усмехнувшись.
- Люди не очень хотят читать книги в непривлекательных обложках. Глупо, правда? Некоторым, вроде тебя, еще и обидно. Между тем, серых людей ведь тоже зачастую не хотят… мм, читать.
Я обернулся. Внизу стоял, несомненно, самый яркий человек этой библиотеки. В руках он держал такую же серую книгу, как та, что заинтересовала мои искушенные пальцы, и в них она смотрелась еще более невзрачно, даже жалко. Так, что мне нестерпимо захотелось отнять ее у него и положить куда-нибудь в другое место, во имя сохранения ее книжного достоинства и вселенской гармонии.
- Что, мне лучше ее отложить, да? - засмеялся мужчина в густые усы, - Наверное, ты прав. Но тебе я все равно ее не отдам, даже не надейся. Ты пока не дорос до двенадцатой, хоть и проявил к ней завидное милосердие!
Я хотел было возразить, что, вообще-то говоря, таких книг тут как минимум две, так что поздно ему пытаться спасать от моего недалекого ума ее великие тайны, но, кинув взгляд на свою версию, удивленно обнаружил, что держу в руках ярко-фиолетовую, как пиджак незнакомца, книгу. Пока я рассматривал название, мужчина что-то пробубнел себе под нос, завязал шнурки и направился к выходу.
Уходя, он еще несколько раз негромко, но почти сердито повторил, смеясь: "Милосердие… Надо же! К ней - и милосердие! Какое благородство..."

-задумывался ли ты, что пока человек увековечивает какое-то одно проявление красоты, сотни других проходят мимо него.
-да, конечно, в мире множество вещей, прекрасных и уродливых, происходит одновременно, но каждый миг мы должны выбирать, каким событием насладиться, а какие должны произойти без нашего участия.
- это все верно, но я сейчас совершенно не о том. Я о том, что когда ты выбираешь то, что в какой-то момент посчитал наивысшей точкой прекрасного и принялся его увековечивает, то тебя абсолютно не должно волновать то, что вокруг так и мечутся другие прекрасные пейзажи или натюрморты, пока ты занят своим портретом, понимаешь? это и есть любовь, я считаю - отдать себя полностью и не сожалеть об этом. например, я рисую чей-то портрет в городском сквере и мимо проходит девушка. если я обращаю внимание на ее черты лица, отвлекаясь от своей работы, то буду считать себя плохим художником, потому что не смог отдать себя картине, не смог полюбить настолько, чтобы все иное потеряло для меня свой вес.
- но вдруг та девушка имеет такие черты лица, нарисовав которые ты станешь великим? или вдруг, пока ты рисуешь лужу, настоящее море с большими кораблями бушует прямо за твоей спиной?
- ни одно море не сравнится мне с той лужей, в которой я увидел свое счастливое отражение. я много всего перепробовал, прежде чем нашел то, что по-настоящему люблю. по образованию я повар, работал актером в одной театральной труппе, потом ушел и отучился на курсах на массажиста, попробовал и понял :"нет, не мое". потом я пел на свадьбах и в маленьких ресторанчиках, а после работал с детьми… но однажды, приехав отдохнуть к морю, я увидел на берегу девушку, которая рисовала туристам временные тату. я купил у нее набор этой дивной краски и, веришь, изрисовал себе все тело, даже пятки. я рисовал все, что приходило мне в голову и не мог остановиться, пока не израсходовал всю краску. тогда я смотрел на себя в зеркало и радовался тому, что на моем лице была нарисована птица и когда я расплывался в улыбке, она пряталась в ямочку на щеке.
вернувшись домой, я купил свои первые краски и начал рисовать. мне понадобилось два месяца ежедневных занятий живописью, чтобы я закончил свой первый рисунок. все иное меня перестало интересовать. ни звонки от мамы, ни с работы, ни от друзей не могли отвлечь меня. я был одержим и чувствовал себя счастливым и наполненным любовью. ты не представляешь, как долго у меня не получалось нарисовать ничего достойного! но я для себя решил, как мужчины решают добиваться женщины своей мечты, что не сдамся. и не сдаюсь. видишь, у меня правая рука перебинтована? я рисую тут левой. потому что любовь не терпит отлагательств или отговорок. если ты любишь то, что ты делаешь, ты можешь это делать. а раз можешь, так делай. и я, знаешь, счастлив. как будто мой смысл жизни всегда красуется передо мной. как будто я один знаю эту великую тайну, за которой все так охотятся. так смешно. будто сторожевые собаки ищут свои кости, но в соседних дворах. а оно тут вот, только голову от небес опусти.

Вышел на перерыве подышать воздухом после дождя.

Полышал. Начал напевать.

И тут на стол, рялышком, села синица и давай чирикать со мной.

Я охренел и почувствовал себя диснеевской принцессой.

Эта пташка спасла мой день)

Вероятно, дело в том, что пока человек не стал взрослым, он весь - обещание чуда, а зрелость делает его свершившимся фактом, вне зависимости от того, каким именно он стал. Беспощадный к фактам, я никогда не мог устоять перед обаянием обещаний, хотя какой от них прок лично мне - неведомо.(с) Лонли-Локли